Это пародия на то, как некоторые психологи размышляют о политике. Мне не пришлось долго его писать, много копипаста. Болтали тут и нас понесло, а заодно пробовал, как пишется голосовым вводом google. Не очень, но без претензий.

Непростые отношения двух стран, в конечном итоге, приведут к миру во всем мире, считают психологи.

Монголия и Боливия, как подозревают эксперты, поссорились. И без того не особо тесные отношения этих стран грозят полным разрывом. Мировые политики недоумевают, в чем причина напряженности, которая пока ничем не проявляется, но уже начинает всех тревожить? Чтобы понять, что происходит, и что делать, я взял интервью у известного психолога Анастасия Каддафьева.

— Скажите, Анастасий, что происходит?

— Монголия и Боливия иллюстрируют, как это ни парадоксально, то, что мы, психологи, называем независимый фрустрационный комплекс. Они считают, что раз они находятся далеко, то могут быть независимыми друг от друга, но именно это делает их похожими для других. Для США или Франции, они — неразличимые неудачники. Боливия, и, в меньшей степени, Монголия, это понимают, и само понимание заставляет их искать пути сближения как способа избегания глобального остракизма. На самом деле, почему мы вот с вами не можем любить друг друга, если вы живете на Сокольнической линии, а я – на Таганско-Краснопресненской, а? Но страны, в отличие от людей, не могут двигаться по геополитической доске, и это вызывает у них фрустрацию. Это свидетельство инфантилизма и нарциссизма, которое неизбежно ведет к напряжению. Они, понимая все глубже свою социально-психологическую близость и географическую отдаленность, двигаются то к любви, то к ненависти.

— В чем это конкретно выражается?

— Мне кажется, никто сейчас до конца не понимает, что именно происходит в реальности; более того, никто и не ставит перед собой такой задачи, поскольку все ангажированы и отстаивают свою точку зрения. Но и в такой ситуации работают традиционные психологические механизмы – это, в частности, огромное инфантильное любопытство по поводу вероятной войны – ведь никто не представляет, как ее можно вести! На это накладывается отрицание своих страхов перед этой возможной войной и коллективный энтузиазм по поводу возможных предстоящих тревожных событий. Это вытеснение из памяти и сознания совместной, в негативном политическом контексте исключительно, как стран, одинаковых в своей незначительности, и в то же время совершенно разделенной в реальности истории – она раздражает, поскольку идея боливийско-монгольского братства кажется надуманной, коррумпированной и непродуктивной. Включается и такой редко упоминаемый механизм, как реактивное образование, когда реальность не только не воспринимается адекватно, но «переваривается» сознанием и трансформируется в свою противоположность – любовь в ненависть, например, что как раз характерно для очень долгих независимых отношений, стремящихся к соединению.

— Может быть, это необходимый шаг для понимания своей идентичности?

— Безусловно, это — социальные игры, отягощенные массой комплексов. Проблема Монголии – в том, что чем глубже она ищет свою идентичность, и неизбежно сравнивает себя времен Чингисхана и себя сегодня, тем больше осознает огромный вакуум, который необходимо заполнить. Монголия вчера, условно, – страна-победитель, и компромиссы не в чести. Метафорически Монголия стоит на самой вершине горы, рядом с олимпийскими богами. Она недоумевает, про себя, конечно, куда могло деться ее величие и знание мира, основанное на его покорении? А куда оно могло деться, тем более из Монголии? Ответ простой — никуда, и поэтому она вправе считать себя единственной страной, которая понимает, что в этом мире происходит, и как этому миру следует жить.

А проблема Боливии заключается еще и в том, что комплексы, восходящие к конкистадорам, ставят Боготу в исторически-подчиненную позицию по отношению к европейским странам, но, в противостоянии Монголии, совершенно свободной – ведь ее-то Чингисхан не завоевывал! Монголия знает это, но не считает это принципиально важным, — ведь он мог бы, если бы знал, куда скакать. Боливия так не думает, и в этом у них – один из источников скрытого конфликта. О нем никто не говорит, а знаете почему? Знаете?

— Нет, не знаю.

— Ну, спросите меня, может, я знаю.

— Вы знаете?

— Спасибо за вопрос. Да, я знаю. О нем никто не говорит, потому что они об этом даже не догадываются. А я, как видите, в курсе.

— Это поразительно. Давайте теперь поговорим о людях? Что происходит с ними?

— Проблема людей в такой ситуации состоит в том, что они живут без обратной связи с реальностью. Это главная проблема. И потому, что обе страны хотят находиться в доминантной позиции по отношению друг к другу, и потому, что они не испытывают позитивного интереса к жизни других. Когда, например, кто-нибудь из Монголии интересовался, как вам живется, что вас тревожит? А боливиец? А мы – смотрите, мы уже сколько времени думаем тут о них, совершенно бескорыстно, пытаясь им помочь.

– Хорошо, если нам ситуация понятна, то как из нее выходить?

– Кто-то должен занять мудрую позицию, потому что ждать, что придут и рассудят третьи лица, очевидно бесперспективно, поскольку этот вариант только продолжит судилище. Исторический опыт показывают: побеждает не тот, кто водружает стяг над крепостью, а тот, кто осознает свою вину, прорабатывает ее внутри себя и исключает из жизни всякий намек на провокацию и на разрешение проблем через конфликт. У монголов есть такая особенность принятия решений: очень малый срок планирования при молниеносной оценке ситуации. Попросту говоря, практически все решения принимаются на скаку: вскочил на коня и давай завоевывать народы. Такие плохо подготовленные решения часто выполняются спустя рукава, отсюда активная критика в отношении исполнителей и разных мешающих успеху факторов. Это инфантильная позиция, когда всегда виноваты или исполнитель, или обстоятельства. Критичность по отношению к внешним факторам позволяет сохранять абсолютный авторитаризм мышления, не способствует взаимопониманию между сторонами – не только с Боливией, но и с другими странами.

– Монгольский народ чем-то отличается по своему психологическому типу от других народов? Или эти механизмы работают во всех странах примерно одинаково?

– Думаю, что есть одна монгольская особенность: периоды активности и ажитации перемежаются периодами успокоения и сонного существования. Последние лет пятьсот они точно находились в состоянии сна по той же причине, что не имели обратной связи с миром. Когда нет активной стимуляции, мозг спит. Люди живут наваждениями, воспоминаниями, утешают себя какими-то мелкими событиями из прошлой жизни. Но потом, как у скакуна, который, нагуляв бока на сочных травах пастбищ, просыпается, в какой-то определенный момент начинается активная неупорядоченная ажитация, потому что хочется куда-то скакать. И тогда массовое сознание легко зажечь, потому что накоплен жир, и хочется его растратить. Я думаю, что такой психологический рисунок связан с тем, что Монголия ранее вела исторически крупные войны. Периоды затишья, такие драгоценные, помимо всего прочего тратились на то, чтобы накопить силы и приготовиться к новым прорывам. Такая историческая привычка жить рывками, а не ежедневной и упорядоченной жизнью – вообще говоря, рутинной скучной работой, уверен, тоже не помогает им двигаться вперед.

А у Боливии этого нет, и она понимает, что перед таким напором ей не устоять. Она может тешить себя тем, что она окружена другими странами, но мысль о том, что монгольская конница десантируется на парашютах прямиком в столицу, многим не дает спать спокойно по ночам. Боливия, как мы знаем, старалась ослабить потенциального врага другим способом – путем засылки туда наркотиков. Ведь ни для кого сегодня не секрет, что весь их трафик на самом деле, был направлен именно в Монголию, а другие страны были лишь прикрытием. Но смешно думать, зная, как профессионально работает монгольская разведка, что это план не был известен потомкам Чингисхана с самого начала. Конечно, официально, ни одна из сторон и не опровергает и не признает эти факты.

Этот сложнейший комок потенциальных угроз толкает их, как я уже сказал, к поискам сближения. И в то же самое время, отталкивает. Этот парадокс должен быть когда-то разрешен.

– В таких массовых психологических процессах как-то задействованы моральные категории? Понятно, что политика – это внеморальная область, однако почему массовое сознание не учитывает такие понятия, как совесть? Почему мы видим закулисные игры — когда Монголия пытается создать коалицию странам против Боливии, а та, в свою очередь – запрещает ввоз монгольской конины?

– Да, введя запрет на ввоз конины, Боливия ведет себя по-детски. Ведь годовой импорт конины из Монголии составил за последние десять лет 400 грамм – именно столько привез с собой посол Монголии, якобы для личного потребления, в 2005 году. Здесь они ведут себя как дети, которые считают, что если накажут другого чужими руками, то их самих пронесет. Это знакомые из школы переживания: пусть лучше вызовут соседа по парте. Но вы вот в чем неправы: моральные категории задействованы, и очень активно, в том числе религиозные, однако они используются для камуфлирования реальности. Но очень тщательного камуфлирования, ведь не забывайте, что у этих стран – разные религии. Даже они понимают, что этого лучше не касаться – потому что буддистко-католическая война затмит собой все, что видело человечество ранее, сметет весь мировой порядок. Но они также понимают, что на этом можно заработать политически очки, путем угроз всему миру, пусть даже не высказываемых. В этой невысказываемости угроз и таится главная опасность – ведь угроза, которую мы не знаем, страшит нас больше, чем та, про которую мы знаем.

Но вот здесь может крыться и ключ к спасению – поскольку никто не хочет такого религиозного конфликта, который захватит все страны, настолько не хочет, что даже не желают о нем думать и уж тем более говорить, то сглаживанием отношений займутся большие ребята, и, прежде всего, США. Как мы знаем, вмешательство США, как обычно, приведет еще к большей напряженности, и угроза миротворческого вторжения приведет страны к вынужденному согласию, у них появится общий враго-друг, то, что они испытывают сейчас друг к другу, и это приведет их к братской любви. Я уверен, что дружба этих народов станет основой для построения мира будущего – мира без конфликтов и войн, мира, где все равны и стремятся к взаимопониманию и сотрудничеству.

— То есть, вы думаете, все будет хорошо?

— Да. Все будет прекрасно.