Продолжение цикла статей об осознанности. Начало.

Осознанность – процесс активного замечания новых вещей или создания новых объяснений. Когда мы сознательно увеличиваем осознанность, мы можем производить некоторые феномены, которые иным способом достичь невозможно.
Осознанное внимание к сердечному ритму способно его изменять. Именно такую гипотезу решили проверить психологи (Delizonna, Williams, & Langer, 2009), проведя эксперименты, в котором образовали четыре группы:

• Первая группа замеряла пульс в течение 60 секунд каждые три часа, указывая вид деятельности, которая происходила в тот момент, и вычисляли разницу между замерами;
• Вторая группа замеряла пульс в течение 60 секунд два раза в день, в часы, указываемые экспериментаторами (время каждый день было разное), также вычисляя разницу между замерами;
• Третья группа замеряла пульс два раза в день, по пробуждении и перед сном, но не вычисляла разницы (экспериментаторы надеялись, что разница будет несущественной). Эта группа должна была привлечь внимание участников к стабильности.
• Наконец, четвертая группа просто каждые три часа записывала, что они делают в то время.

Через неделю людей пригласили в лабораторию и предложили два теста: попробовать замедлить свой пульс или ускорить его, без изменения дыхания и физической активности (без напряжения мускулов), исключительно мысленно. Для замера использовали пульсометры, а участникам дали попробовать 10 раз по 50 секунд каждый раз, с паузами между попытками. Данные тех, кто пытался схитрить и напрягать мускулы, исключили из анализа.

В результате:

• Увеличение пульса получалось лучше всех у первой группы. Участники третьей группы достигли почему-то обратных результатов, понизив свой пульс.
• В деле понижения пульса все смогли чуть замедлить его, но существенной разницы между группами не было обнаружено.
• Вывод, который делают авторы: уверенность в том, что наше состояние стабильно, подавляет возможности саморегуляции. Приобретённые в течение недели знания и опыт, показавшие, что частота сердечного ритма вариабельна, делают это ритм более регулируемым.

Ещё в 1981 году эксперименты показали (Pennebaker, 1981), что мы весьма плохо представляем себе частоту сердечного ритма – как привило, недооценивая её, в среднем, на 20 ударов в минуту. Роль в этом искажении играют либо внешние факторы, которые отвлекают наше внимание от внутренних ощущений, либо внутренние факторы, которые мы связываем с частотой ритма (быстрое дыхание, потливость ладоней и проч.) В любом случае точность крайне мала, зато уверенность в точности высока.

Меня не устраивают скромные результаты, достигнутые в ходе этого эксперимента, хотя сам факт изменений, безусловно, интересен. Вполне вероятно, одной недели на такие тренировки мало. Очевидно, что осознанное привлечение внимания к пульсу в течение более длительного, чем неделя, времени улучшит точность восприятия пульса, а вот что за этим последует – вопрос. Вероятнее всего, это, являясь одним из методов обратной биологической связи, улучшит работу сердечнососудистой системы, эмоционального контроля и других функций. Сегодня, когда пульсометров на рынке — несметное количество, в том числе, работающих с мобильными устройствами, поэкспериментировать с этим несравненно легко.

Delizonna, L. L., Williams, R. P.. & Langer, E. J. (2009). The effect of mindfulness on heart rate control. Journal of Adult Development, 16(2): 61-65.

Pennebaker, J. W. (1981). Stimulus characteristics influencing estimation of heart rate. Psychophysiology, 18(5), 540-548. doi: 10.1111/j.1469-8986.1981.tb01824.x.

— Вопросы есть?
— Никак нет.
— Все понятно?
— Так точно!
— Красота!

Одним из самых интересных феноменов красоты является красота средних значений. Я писал об этом ранее.

Используя онлайн-приложение Лаборатории Исследования Лиц, под руководством Лизы ДеБрюне и Бена Джонса, при Институте Нейронауки и Психологии Университета в Глазго, я сделал несколько иллюстраций.

В начале статьи – три лица, которые были взяты для усреднения. Ниже – лицо, которое получилось в результате слияния.

К ним я добавил ещё три лица:

Результат:

Ещё три лица:

Их среднее значение:

Как видите, с каждым разом «дитя» становится как красивее каждого из  «родителей», так и привлекательнее вообще. Вот результат продолжения манипуляций — число на фото означает сколько лиц участвовало в усреднении.

После многокрастного усреднения привлекательность приближается к максимальным значениям и перестаёт расти, во всяком случае, так драматично, как в начале.

Но почему вообще возникает привлекательность в таких случаях и чем это можно объяснить? Одна из причин – лёгкость обработки информации. Это – скорость и лёгкость операций мозга, связанных с категоризацией и восприятием стимула (Winkielman, Schwarz, Fazendeiro, & Reber, 2003). Лёгкость обработки очень часто ассоциируется с положительными эмоциями – либо от того, что если сам процесс идёт быстро и без трудностей,  и это доставляет наслаждение мозгу; либо лёгкость ассоциируется в мозге с уже знакомым и безопасным. Это было отчасти подтверждено – когда людям показывают лёгкие для обработки стимулы, активность в мускулах (замеряемая электромиографией), связанных с улыбкой возрастает (Winkielman & Caccioppo, 2001).

В недавней работе, которая еще не опубликована, группа ученых (Halberstadt, Pecher, Zeelenberg, Wai, and Winkielman) обнаружила, что морфинг (слияние) лиц двух известных привлекательных людей создаёт еще более привлекательное лицо, но только если эти люди не известны в стране, в которой происходят измерения. Например, если мы «сольём» лица двух греческих телеведущих и получим на выходе среднее лицо, оно покажется нам красивее его «родителей», только потому что мы их не знаем. Но когда мы проделаем тоже самое с хорошо известными нам лицами, то результат их слияния покажется нам менее привлекательным. Это подтверждает гипотезу лёгкости обработки – хорошо знакомые нам лица обрабатываются быстрее, чем новое лицо.

В серии экспериментов, опубликованных на днях в журнале Journal of Experimental Social Psychology, учёные давали различные задания, в том числе по «родителям» классифицировать образовавшиеся средние лица.
Выяснилось, что чем более усреднёнными лица становились, тем труднее становилась такая задача. И чем труднее становилось, тем менее привлекательными становились усреднённые лица, тогда как в контрольной группе их привлекательность росла.

Другой эксперимент, когда участникам показывались усреднённые лица от межрасовых «родителей», показал, что лицо становится красивым, но только в общей категории красивых лиц, но не особенно красивым в категориях красивых лиц той или иной расы. То есть, лица детей китайца и русского могут быть красивыми вообще, но не очень красивыми с точки зрения и китайца и русского.

Получается, что внесение какой-либо дополнительной информации или когнитивной нагрузки в мгновенную операцию по оценке привлекательности лица, уменьшает её скорость и лёгкость исполнения, и приводит к уменьшению привлекательности. Многие вопросы еще остаются, разумеется, но на сегодняшний день можно довольно уверенно сказать, что красота — это легкость понимания, без лишних вопросов.

Halberstadt, J., & Winkielman, P. (2013). Easy on the eyes, or hard to categorize: Classification decreases the appeal of facial blends. Journal of Experimental Social Psychology. doi: http://dx.doi.org/10.1016/j.jesp.2013.08.004.

Winkielman, P., Schwarz, N., Fazendeiro, T., & Reber, R. (2003). The hedonic marking of processing fluency: Implications for evaluative judgment. In J. Musch & K. C. Klauer (Eds.), The Psychology of Evaluation: Affective Processes in Cognition and Emotion. (pp. 189-217). Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum.

Winkielman, P., & Cacioppo, J. T. (2001). Mind at ease puts a smile on the face: Psychophysiological evidence that processing facilitation increases positive affect. Journal of Personality and Social Psychology, 81, 989-1000.

Я уже писал про паразитов в этом блоге: К воде скакал кузнечик…, Про паразитов, но уже не только о них, Демократия и паразиты, Рыцарь на белом коне, и с немытыми руками, и вот еще одна статья, опубликованная в журнале Наша Психология.

Наш мир богат самыми разнообразными культурами – одни и те же люди, но как отличаются языки и диалекты, социально-экономическое и политическое устройство, традиции семьи и воспитания детей, одежда, религиозные убеждения, обычаи и кухня. В недавней статье, получившей широкий резонанс (Fincher & Thornhill, 2012), биологи из Университета Нью-Мексико в США выдвинули гипотезу о том, что многое из этого разнообразия определяют паразиты! А именно инфекционные заболевания, вызываемые паразитами, такими как лейшманиоз, лихорадка денге и многие другие.

Начнем знакомство с этим необычным взглядом с паразитарной гипотезы социализации. Она говорит, что паразиты, инфекционные и патогенные заболевания являлись главной причиной болезней и смертности, играя ключевую роль в селекции человека на всем протяжении эволюции. Человек адаптировался к этим источникам заболеваний, защищая себя внутренней иммунной системой.

Кроме нее, у нас есть поведенческая иммунная система – передовой рубеж, помогающий избежать заражения еще на расстоянии. Так, если мы видим неоднократно, что кто-то чихает, с большой вероятностью наша иммунная система активируется. Поведенческая иммунная система проявляется в чувствах, отношениях и поведении по отношению к другим людям, которые плохо выглядят, походят на больных или зараженных. Одним из проявлений поведенческой иммунной системы является избирательная социализация. Все мы склонны общаться с похожими на нас людьми. А проявляться избирательная социализация может по-разному (Fincher & Thornhill, 2008). Это может быть и этноцентризм – фаворитизм к членам своей же группы, и ксенофобия – нелюбовь к членам других сообществ и групп. Или столь распространенная филопатрия – стремление возвратиться в место рождения, проживать вместе с близкими людьми, не выходя за границы привычного.

Человечество приобрело несколько сотен различных паразитов, с которыми совместно эволюционировало последние несколько миллионов лет (Cox, 2002). Иногда это даже приводило к симбиозу – так, митохондрия, производитель энергии в клетках человека, в прошлом – паразитарная бактерия, до сих пор имеет свой независимый код ДНК (Searcy, 2003). Адаптируясь к этим бактериям, мы придумывали различные методы борьбы с ними, а они вырабатывали все новые ухищрения. Это поистине бесконечная гонка вооружений, которая закончится еще не скоро.

Адаптация привела к тому, что мы оказались весьма устойчивыми к некоторым паразитам и инфекциям, живущим по соседству. В то же самое время мы можем быть беззащитны перед незнакомыми, принесенными из другой местности бактериями. Это было подтверждено не раз. Так, Leishmania braziliensis – кожная форма лейшманиоза, которая передается через укусы комаров, была обнаружена в 124 разновидностях на территории Перу и Боливии. В 124 племенах было выработано именно 124 мутанта-паразита. Паразиты развивались вместе с человеком, и это формировало причудливую мозаику расселения различных племен (Rougeron et al., 2009). Такая же картина наблюдается в деревнях Судана – у каждой деревни есть свой уникальный штамм (Miller et al., 2007). Во многих индийских кастах – свои уникальные разновидности паразитов. Есть гипотеза, что сами касты образовались из-за различной адаптации к паразитам (McNeill, 1998).

Причем чем больше опасных бактерий в среде, тем меньше размер социума. Так, в регионах с высоким паразитарным напряжением больше этнических групп (Cashdans, 2001). И в этом свете не удивительно, что чем ближе к южным краям, тем больше народностей проживает на одинаковой по площади территории. Исследователь Джаред Даймонд в статье в Nature в 1997 году писал (Diamond, 1997), что во всей Европе всего лишь 63 языка, в то время как в Новой Гвинее около 1 000 языков.

Еще один любопытный факт – оказывается, идеи коллективизма и индивидуализма так же говорят о степени инфекционной зараженности (Fincher et al., 2008). Чем больше вероятности подхватить паразитарную инфекцию, тем популярнее в этом обществе идеи коллективизма. Коллективизм подчеркивает границы между своей группой и другими, контакты между ними ограничены. А вот индивидуалистический подход более открыт к границам групп. Человек в идеологии индивидуализма волен развивать свою группу, менять ее и социально мобилен. В то же время коллективизм всегда сопровождается в той или иной степени автократией, поддержкой традиционной роли женщины (подчиненной мужчине), ограничением проявления женской сексуальности. Индивидуализм – либерален и дает женщине все, что она хочет. Интересно, что женщины более свободны в северных странах, где паразиты выживают с трудом.

При этом в тех местах, где опасность заражения минимальна, избирательная социализация ослабляется и люди охотнее и чаще вступают в контакт с представителями других культур. Это ведет к новым возможностям в экономике и культуре, обмену товарами, технологиями и идеями. Например, подавляющее большинство инноваций в Китае исходит из северных регионов, где паразитарный стресс ниже, чем на юге (McNeill, 1998). Паразитарный стресс – разный уровень возможности заражения инфекционными заболеваниями, передающимися паразитами.

У всех есть родители, однако люди отличаются в том, насколько они близки и зависимы от своей семьи и как глубоко семейные связи простираются. В ходе эволюции и в условиях сильного паразитарного стресса люди рядом с вами – единственная страховка от заболеваний. Держаться ближе друг к другу, ограничивать контакты с внешним миром – и адаптация к уже существующим паразитам позволяет выжить. Таким образом, жизненно важно и выгодно вкладываться в семью, и очень опасно стать изгоем. Если ты индивидуалист, не чтишь семью и ведешь себя, не оглядываясь на других, кто подаст тебе воды и разожжет костер, чтобы согреть, когда ты заболеешь? Что характерно, семейные узы крепче всего именно в коллективистском обществе (Fincher & Thornhill, 2012). Но возникает и немного пугающая и печальная мысль: за последние пятьдесят лет, когда санитарные и гигиенические нормы и медицинское обслуживание нанесли ощутимый урон паразитарным инфекциям, количество разводов достигло 50%. Но если паразитарная гипотеза верна, то получается, что за крепость наших семей отвечали они?!

Если бы не паразиты, то мы, возможно, не были бы знакомы с таким явлением, как религия. Принадлежность группе имеет множество элементов, которые служат границей между «своими» и «чужими»: язык и диалект, одежда, песни, музыка, кухня и религия. Это границы разноуровневые – внешние, как одежда, и более глубинные, как верования. Мы можем распознать члена своей группы или чужака издалека – по одежде и прическе, а заговорив – по языку и тому, во что он верит. В этом смысле религиозность как элемент границы ничем не отличается о национальной кухни.

Участие в религиозной деятельности – занятие, требующее инвестиций: надо выучить основы, ходить на церемонии, платить и жертвовать деньги и прочее. К тому же это приносит определенные социальные выгоды – человек повышает статус в группе. Чем дороже вход и поддержание статуса в церкви и чем строже ее порядки, тем выше приверженность ее последователей и более предан своей группе человек. Причем чем выше вероятность заражения паразитарными инфекционными заболеваниями, тем больше будет проявлений религиозности. Мета-анализ (Saroglou et al., 2004) исследований в 15 странах обнаружил, что религиозные люди благосклонны к ценностям социального порядка в его неизменном виде и не приветствуют открытость изменениям и независимость личности. Норрис и Инглхарт (Norris & Inglehart, 2004) заметили, что религиозность ассоциируется с валовым национальным продуктом – чем хуже живут люди, тем больше они вовлечены в религию. В США по уровню религиозности в различных районах можно предсказать уровень неравенства в образовании, доходах семьей и расовых предрассудков (Delamontagne, 2010). Вдумайтесь, религия «приходит» к тем, кто беден и не образован. С точки зрения эволюции, она – один из адаптивных способов выживания в ужасных и опасных для здоровья условиях.

Итак, теория объясняет и доказывает многочисленными данными, что распространенность паразитов и их эволюция вместе с человеком привели к разнообразию культур в нашем обществе, определяя в какой-то мере его дух, религиозность, семейные ценности, традиции и многое другое. Как и всегда в науке, у теории есть и сторонники, и противники. В целом ученые не отрицают влияния паразитарного стресса, но отмечают, что необходимо больше исследований. Некоторые, например (Currie & Mace, 2012), отмечают, что паразитарный стресс, как и многие факторы экологического свойства, коррелируют с географической широтой. Есть и климато-экономическая теория (Van de Vliert, 2009), объясняющая многообразие культур климатическими условиями. Чем хуже условия жизни, тем больше люди защищаются от угроз социальными механизмами религии, семьи и общественного строя. Факты накапливаются, и с каждым годом их все больше. Группа исследователей (Moore et al., 2013), недавно обнаружила связь между паразитарным стрессом и предпочтениями женщин: чем выше опасность заражения, тем больше женщины предпочитают мужественные лица партнеров.

Психологи из Университета Южной Флориды в Тампе (Vandello & Hettinger, 2012) дополнили теорию исследованиями о том, что происходит в так называемых «культурах чести». Обычно так называют общества, где уделяется большое внимание девственности. Как утверждает теория паразитарного стресса, группа старается не контактировать для создания семьи с чужеземцем из-за риска получить неведомое заболевание. С другой стороны, группа не может эффективно воспроизводить себя собственными ресурсами, практикуя инцест, из-за генетических мутаций. В этих условиях женщина становится ценным объектом, измеряемым ее «чистотой». Семья будущей невесты заинтересована в том, чтобы сохранить до брака ее непорочность во всех смыслах, потому что ее брак может служить трамплином к более высокому социальному статусу семьи, если она выйдет замуж за мужчину, стоящего высоко в иерархии общества. Ученые обнаружили корреляцию между паразитарным стрессом и «культурой чести». Никто не хочет испортить «ценный товар» курением, алкоголем или распущенностью.

Исследования ученых будут продолжаться, но даже того, что нам сегодня известно, достаточно для революционных изменений. Ведь, усилив санитарные и гигиенические нормы, мы не только снизим заболеваемость и смертность, но и распространим либеральную идеологию, уменьшим вероятность гражданских войн, социальное, экономическое и половое неравенство. Может быть, настало время сказать паразитам, нашим попутчикам по эволюционному пути, последнее «прощай»?

Cashdan, E. (2001). Ethnic diversity and its environmental determinants: Effects of climate, pathogens, and habitat diversity. American Anthropologist, 103(4), 968-991.

Cox, F. E. G. (2002). History of human parasitology. Clinical Microbiology Reviews, 15:595–612.

Currie, T. E., & Mace, R. (2012). Analyses do not support the parasite-stress theory of human sociality. Behavioral and Brain Sciences, 35(02), 83-85.

Diamond, J. (1997). The Language Steamrollers. Nature, 389, 544-546.

Denic, S., & Nicholls, M. G. (2007). Genetic benefit of consanguinity through selection of genotypes protective against malaria. Human Biology, 79:145–158.

Fincher, C. L. & Thornhill, R. (2008). Assortative sociality, limited dispersal: Infectious disease and the genesis of the global patterns of religious diversity. Proceedings of the Royal Society of London, B: Biological Sciences, 275:2587–94.

Fincher, C. L., & Thornhill, R. (2012). Parasite-stress promotes in-group assortative sociality: The cases of strong family ties and heightened religiosity. Behavioral and Brain Sciences, 35 (2), p. 61-79. DOI: 10.1017/S0140525X11000021.

Fincher, C. L., Thornhill, R., Murray, D. R., & Schaller, M. (2008). Pathogen prevalence predicts human cross-cultural variability in individualism/collectivism. Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences, 275(1640), 1279-1285.

Iannaccone, L. R. (1994). Why strict churches are strong. American Journal of Sociology, 99:1180–211.

McCleary, R. M. & Barro, R. J. (2006). Religion and political economy in an international panel. Journal for the Scientific Study of Religion, 45:149–75.

McNeill, W. H. (1998). Plagues and peoples. Anchor.

Miller, E. N., Fadl, M., Mohamed, H. S., Elzein, A., Jamieson, S. E., Cordell, H. J., Peacock, C. S., Fakiola, M., Raju, M., Khalil, E. A., Elhassan, A., Musa, A. M., Ibrahim, M. E., & Blackwell, J. M. (2007). Y chromosome lineage- and village-specific genes on chromosomes 1p22 and 6q27 control visceral leishmaniasis in Sudan. [doi:10.1371/journal.pgen.0030071]. PLoS Genet, 3(5), e71.

Moore, F. R., Coetzee, V., Contreras-Garduño, J., Debruine, L. M., Kleisner, K., Krams, I., Marcinkowska, U., Nord, A., Perrett, D. I., Rantala, M. J., Schaum, N., & Suzuki, T. N. (2013). Cross-cultural variation in women’s preferences for cues to sex- and stress-hormones in the male face. Biology Letters, 9(3).

Mortensen, C. R., Becker, D. V., Ackerman, J. M., Neuberg, S. L. & Kenrick, D. T. (2010) Infection breeds reticence: the effects of disease salience on self-perceptions of personality and behavioral avoidance tendencies. Psychological Science, 21:440–47.

Norris, P. & Inglehart, R. (2004). Sacred and secular. New York: Cambridge University Press.

Rougeron, V., De Meeûs, T., Hide, M., Waleckx, E., Bermudez, H., Arevalo, J., Llanos-Cuentas, A., Dujardin, J.-C., De Doncker, S., Le Ray, D., Ayala, F. J., & Bañuls, A.-L. (2009). Extreme inbreeding in Leishmania braziliensis. Proceedings of the National Academy of Sciences, 106(25), 10224-10229.

Saroglou, V., Delpierre, V., & Dernelle, R. (2004). Values and religiosity: a meta-analysis of studies using Schwartz’s model. Personality and Individual Differences, 37(4), 721-734.

Searcy, D. G. (2003). Metabolic integration during the evolutionary origin of mitochondria. Cell Research, 13:229–38.

Sosis, R., & Bressler, E. R. (2003). Cooperation and commune longevity: A test of the costly signaling theory of religion. Cross-Cultural Research, 37:211–39.

Van de Vliert, E. (2009). Climate, affluenc, and culture. Cambridge University Press.

Vandello, J. A., & Hettinger, V. E. (2012). Parasite-stress, cultures of honor, and the emergence of gender bias in purity norms. Behavioral and Brain Sciences, 35(02), 95-96.

Первоначално опубликовано в журнале Наша Психология.
Картинка в начале статьи также из журнала.