У африканских цихдид, живущих в водах озера Танганьика, – строгая социальная иерархия. Всем в стае правят альфа-самцы. Они красивые, шустрые и сексуально активные, и все самочки – их. А 86 процентов других самцов – невзрачные и сексуально неразвитые. Но всегда найдется птичка, которая заметит цветастого самца и скушает его. Иерархия требует определенного количества самцов в стае, и одному из невзрачных ребят выпадает шанс. В течении нескольких дней он окрашивается черными полосками и оранжевыми пятнами, увеличивается в восемь раз в размере, и отращивает пенис. Он становится полноценным альфа-самцом. Если бы он написал мемуары, он назвал бы их: «Если тебе выпал шанс – быстро отращивай пенис».

Представители одного из видов африканских пресноводных улиток Bulinus truncatus – гермафродиты. Они прекрасно существуют, не связывая себя семейными узами, и рожают здоровое потомство. Понятно, что потомство имеет такие же гены, как и у родителя. С одной стороны, если генетический расклад показывает выживаемость, зачем его менять? Но ситуация может измениться, например, могут возникнуть сказочные условия для паразитов, скажем, schistosoma, которая использует улиток для одного из этапов своего развития. Когда паразитарная нагрузка возрастает угрожающе, улитки забивают на свой гермафродитизм. Часть из них отращивает пенисы и начинает трахаться налево и направо, тусуя, таким образом, колоду ДНК потомства, так, чтобы подобрать лучший генотип для противодействия паразитам. Когда появляется устойчивое к паразитам потомство, улитки возвращаются к привычной гермафродитарной жизни. Если бы улитки могли прочитать нам мораль, то она звучала бы так: «в трудной ситуации, даже если ты гермафродит – отращивай пенис».

Японские гоби, донные рыбки, известны тем, что в стае есть только один самец. Он всех и защищает, и все самочки — только его. Все довольны и счастливы. Но самец, конечно же, может погибнуть – птица ли его съест, либо другая рыба, и стае сразу же начинает грозить вымирание. Одна из самок тут же, как вы уже догадались, отращивает пенис и становится полноценным самцом. Кстати, когда проводили эксперименты в аквариуме, то наблюдали поразительную картину. Забирают самца, и одна из самок превращается в главу семьи. Потом возвращают самца в аквариум, и временно исполняющая его роль рыбка превращается обратно в самочку. Она бы нам рассказала, что «когда мужик пропал – отращивай пенис. Ну, а если мужик вернулся, можно вновь стань женщиной».

Если бы эти рыбки и улитки посмотрели на нашу жизнь, ее неопределенность и запутанность, я уверен, они бы воскликнули: «Черт его знает, ребята, что у вас происходит, но ясно одно — отращивайте пенисы!»

Примеры из книги:
Blum, D. (1997). Sex on the brain: the biological differences between men and women. New York: Viking.

Фото: fishlover

Я уже писал про паразитов в этом блоге: К воде скакал кузнечик…, Про паразитов, но уже не только о них, Демократия и паразиты, Рыцарь на белом коне, и с немытыми руками, и вот еще одна статья, опубликованная в журнале Наша Психология.

Наш мир богат самыми разнообразными культурами – одни и те же люди, но как отличаются языки и диалекты, социально-экономическое и политическое устройство, традиции семьи и воспитания детей, одежда, религиозные убеждения, обычаи и кухня. В недавней статье, получившей широкий резонанс (Fincher & Thornhill, 2012), биологи из Университета Нью-Мексико в США выдвинули гипотезу о том, что многое из этого разнообразия определяют паразиты! А именно инфекционные заболевания, вызываемые паразитами, такими как лейшманиоз, лихорадка денге и многие другие.

Начнем знакомство с этим необычным взглядом с паразитарной гипотезы социализации. Она говорит, что паразиты, инфекционные и патогенные заболевания являлись главной причиной болезней и смертности, играя ключевую роль в селекции человека на всем протяжении эволюции. Человек адаптировался к этим источникам заболеваний, защищая себя внутренней иммунной системой.

Кроме нее, у нас есть поведенческая иммунная система – передовой рубеж, помогающий избежать заражения еще на расстоянии. Так, если мы видим неоднократно, что кто-то чихает, с большой вероятностью наша иммунная система активируется. Поведенческая иммунная система проявляется в чувствах, отношениях и поведении по отношению к другим людям, которые плохо выглядят, походят на больных или зараженных. Одним из проявлений поведенческой иммунной системы является избирательная социализация. Все мы склонны общаться с похожими на нас людьми. А проявляться избирательная социализация может по-разному (Fincher & Thornhill, 2008). Это может быть и этноцентризм – фаворитизм к членам своей же группы, и ксенофобия – нелюбовь к членам других сообществ и групп. Или столь распространенная филопатрия – стремление возвратиться в место рождения, проживать вместе с близкими людьми, не выходя за границы привычного.

Человечество приобрело несколько сотен различных паразитов, с которыми совместно эволюционировало последние несколько миллионов лет (Cox, 2002). Иногда это даже приводило к симбиозу – так, митохондрия, производитель энергии в клетках человека, в прошлом – паразитарная бактерия, до сих пор имеет свой независимый код ДНК (Searcy, 2003). Адаптируясь к этим бактериям, мы придумывали различные методы борьбы с ними, а они вырабатывали все новые ухищрения. Это поистине бесконечная гонка вооружений, которая закончится еще не скоро.

Адаптация привела к тому, что мы оказались весьма устойчивыми к некоторым паразитам и инфекциям, живущим по соседству. В то же самое время мы можем быть беззащитны перед незнакомыми, принесенными из другой местности бактериями. Это было подтверждено не раз. Так, Leishmania braziliensis – кожная форма лейшманиоза, которая передается через укусы комаров, была обнаружена в 124 разновидностях на территории Перу и Боливии. В 124 племенах было выработано именно 124 мутанта-паразита. Паразиты развивались вместе с человеком, и это формировало причудливую мозаику расселения различных племен (Rougeron et al., 2009). Такая же картина наблюдается в деревнях Судана – у каждой деревни есть свой уникальный штамм (Miller et al., 2007). Во многих индийских кастах – свои уникальные разновидности паразитов. Есть гипотеза, что сами касты образовались из-за различной адаптации к паразитам (McNeill, 1998).

Причем чем больше опасных бактерий в среде, тем меньше размер социума. Так, в регионах с высоким паразитарным напряжением больше этнических групп (Cashdans, 2001). И в этом свете не удивительно, что чем ближе к южным краям, тем больше народностей проживает на одинаковой по площади территории. Исследователь Джаред Даймонд в статье в Nature в 1997 году писал (Diamond, 1997), что во всей Европе всего лишь 63 языка, в то время как в Новой Гвинее около 1 000 языков.

Еще один любопытный факт – оказывается, идеи коллективизма и индивидуализма так же говорят о степени инфекционной зараженности (Fincher et al., 2008). Чем больше вероятности подхватить паразитарную инфекцию, тем популярнее в этом обществе идеи коллективизма. Коллективизм подчеркивает границы между своей группой и другими, контакты между ними ограничены. А вот индивидуалистический подход более открыт к границам групп. Человек в идеологии индивидуализма волен развивать свою группу, менять ее и социально мобилен. В то же время коллективизм всегда сопровождается в той или иной степени автократией, поддержкой традиционной роли женщины (подчиненной мужчине), ограничением проявления женской сексуальности. Индивидуализм – либерален и дает женщине все, что она хочет. Интересно, что женщины более свободны в северных странах, где паразиты выживают с трудом.

При этом в тех местах, где опасность заражения минимальна, избирательная социализация ослабляется и люди охотнее и чаще вступают в контакт с представителями других культур. Это ведет к новым возможностям в экономике и культуре, обмену товарами, технологиями и идеями. Например, подавляющее большинство инноваций в Китае исходит из северных регионов, где паразитарный стресс ниже, чем на юге (McNeill, 1998). Паразитарный стресс – разный уровень возможности заражения инфекционными заболеваниями, передающимися паразитами.

У всех есть родители, однако люди отличаются в том, насколько они близки и зависимы от своей семьи и как глубоко семейные связи простираются. В ходе эволюции и в условиях сильного паразитарного стресса люди рядом с вами – единственная страховка от заболеваний. Держаться ближе друг к другу, ограничивать контакты с внешним миром – и адаптация к уже существующим паразитам позволяет выжить. Таким образом, жизненно важно и выгодно вкладываться в семью, и очень опасно стать изгоем. Если ты индивидуалист, не чтишь семью и ведешь себя, не оглядываясь на других, кто подаст тебе воды и разожжет костер, чтобы согреть, когда ты заболеешь? Что характерно, семейные узы крепче всего именно в коллективистском обществе (Fincher & Thornhill, 2012). Но возникает и немного пугающая и печальная мысль: за последние пятьдесят лет, когда санитарные и гигиенические нормы и медицинское обслуживание нанесли ощутимый урон паразитарным инфекциям, количество разводов достигло 50%. Но если паразитарная гипотеза верна, то получается, что за крепость наших семей отвечали они?!

Если бы не паразиты, то мы, возможно, не были бы знакомы с таким явлением, как религия. Принадлежность группе имеет множество элементов, которые служат границей между «своими» и «чужими»: язык и диалект, одежда, песни, музыка, кухня и религия. Это границы разноуровневые – внешние, как одежда, и более глубинные, как верования. Мы можем распознать члена своей группы или чужака издалека – по одежде и прическе, а заговорив – по языку и тому, во что он верит. В этом смысле религиозность как элемент границы ничем не отличается о национальной кухни.

Участие в религиозной деятельности – занятие, требующее инвестиций: надо выучить основы, ходить на церемонии, платить и жертвовать деньги и прочее. К тому же это приносит определенные социальные выгоды – человек повышает статус в группе. Чем дороже вход и поддержание статуса в церкви и чем строже ее порядки, тем выше приверженность ее последователей и более предан своей группе человек. Причем чем выше вероятность заражения паразитарными инфекционными заболеваниями, тем больше будет проявлений религиозности. Мета-анализ (Saroglou et al., 2004) исследований в 15 странах обнаружил, что религиозные люди благосклонны к ценностям социального порядка в его неизменном виде и не приветствуют открытость изменениям и независимость личности. Норрис и Инглхарт (Norris & Inglehart, 2004) заметили, что религиозность ассоциируется с валовым национальным продуктом – чем хуже живут люди, тем больше они вовлечены в религию. В США по уровню религиозности в различных районах можно предсказать уровень неравенства в образовании, доходах семьей и расовых предрассудков (Delamontagne, 2010). Вдумайтесь, религия «приходит» к тем, кто беден и не образован. С точки зрения эволюции, она – один из адаптивных способов выживания в ужасных и опасных для здоровья условиях.

Итак, теория объясняет и доказывает многочисленными данными, что распространенность паразитов и их эволюция вместе с человеком привели к разнообразию культур в нашем обществе, определяя в какой-то мере его дух, религиозность, семейные ценности, традиции и многое другое. Как и всегда в науке, у теории есть и сторонники, и противники. В целом ученые не отрицают влияния паразитарного стресса, но отмечают, что необходимо больше исследований. Некоторые, например (Currie & Mace, 2012), отмечают, что паразитарный стресс, как и многие факторы экологического свойства, коррелируют с географической широтой. Есть и климато-экономическая теория (Van de Vliert, 2009), объясняющая многообразие культур климатическими условиями. Чем хуже условия жизни, тем больше люди защищаются от угроз социальными механизмами религии, семьи и общественного строя. Факты накапливаются, и с каждым годом их все больше. Группа исследователей (Moore et al., 2013), недавно обнаружила связь между паразитарным стрессом и предпочтениями женщин: чем выше опасность заражения, тем больше женщины предпочитают мужественные лица партнеров.

Психологи из Университета Южной Флориды в Тампе (Vandello & Hettinger, 2012) дополнили теорию исследованиями о том, что происходит в так называемых «культурах чести». Обычно так называют общества, где уделяется большое внимание девственности. Как утверждает теория паразитарного стресса, группа старается не контактировать для создания семьи с чужеземцем из-за риска получить неведомое заболевание. С другой стороны, группа не может эффективно воспроизводить себя собственными ресурсами, практикуя инцест, из-за генетических мутаций. В этих условиях женщина становится ценным объектом, измеряемым ее «чистотой». Семья будущей невесты заинтересована в том, чтобы сохранить до брака ее непорочность во всех смыслах, потому что ее брак может служить трамплином к более высокому социальному статусу семьи, если она выйдет замуж за мужчину, стоящего высоко в иерархии общества. Ученые обнаружили корреляцию между паразитарным стрессом и «культурой чести». Никто не хочет испортить «ценный товар» курением, алкоголем или распущенностью.

Исследования ученых будут продолжаться, но даже того, что нам сегодня известно, достаточно для революционных изменений. Ведь, усилив санитарные и гигиенические нормы, мы не только снизим заболеваемость и смертность, но и распространим либеральную идеологию, уменьшим вероятность гражданских войн, социальное, экономическое и половое неравенство. Может быть, настало время сказать паразитам, нашим попутчикам по эволюционному пути, последнее «прощай»?

Cashdan, E. (2001). Ethnic diversity and its environmental determinants: Effects of climate, pathogens, and habitat diversity. American Anthropologist, 103(4), 968-991.

Cox, F. E. G. (2002). History of human parasitology. Clinical Microbiology Reviews, 15:595–612.

Currie, T. E., & Mace, R. (2012). Analyses do not support the parasite-stress theory of human sociality. Behavioral and Brain Sciences, 35(02), 83-85.

Diamond, J. (1997). The Language Steamrollers. Nature, 389, 544-546.

Denic, S., & Nicholls, M. G. (2007). Genetic benefit of consanguinity through selection of genotypes protective against malaria. Human Biology, 79:145–158.

Fincher, C. L. & Thornhill, R. (2008). Assortative sociality, limited dispersal: Infectious disease and the genesis of the global patterns of religious diversity. Proceedings of the Royal Society of London, B: Biological Sciences, 275:2587–94.

Fincher, C. L., & Thornhill, R. (2012). Parasite-stress promotes in-group assortative sociality: The cases of strong family ties and heightened religiosity. Behavioral and Brain Sciences, 35 (2), p. 61-79. DOI: 10.1017/S0140525X11000021.

Fincher, C. L., Thornhill, R., Murray, D. R., & Schaller, M. (2008). Pathogen prevalence predicts human cross-cultural variability in individualism/collectivism. Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences, 275(1640), 1279-1285.

Iannaccone, L. R. (1994). Why strict churches are strong. American Journal of Sociology, 99:1180–211.

McCleary, R. M. & Barro, R. J. (2006). Religion and political economy in an international panel. Journal for the Scientific Study of Religion, 45:149–75.

McNeill, W. H. (1998). Plagues and peoples. Anchor.

Miller, E. N., Fadl, M., Mohamed, H. S., Elzein, A., Jamieson, S. E., Cordell, H. J., Peacock, C. S., Fakiola, M., Raju, M., Khalil, E. A., Elhassan, A., Musa, A. M., Ibrahim, M. E., & Blackwell, J. M. (2007). Y chromosome lineage- and village-specific genes on chromosomes 1p22 and 6q27 control visceral leishmaniasis in Sudan. [doi:10.1371/journal.pgen.0030071]. PLoS Genet, 3(5), e71.

Moore, F. R., Coetzee, V., Contreras-Garduño, J., Debruine, L. M., Kleisner, K., Krams, I., Marcinkowska, U., Nord, A., Perrett, D. I., Rantala, M. J., Schaum, N., & Suzuki, T. N. (2013). Cross-cultural variation in women’s preferences for cues to sex- and stress-hormones in the male face. Biology Letters, 9(3).

Mortensen, C. R., Becker, D. V., Ackerman, J. M., Neuberg, S. L. & Kenrick, D. T. (2010) Infection breeds reticence: the effects of disease salience on self-perceptions of personality and behavioral avoidance tendencies. Psychological Science, 21:440–47.

Norris, P. & Inglehart, R. (2004). Sacred and secular. New York: Cambridge University Press.

Rougeron, V., De Meeûs, T., Hide, M., Waleckx, E., Bermudez, H., Arevalo, J., Llanos-Cuentas, A., Dujardin, J.-C., De Doncker, S., Le Ray, D., Ayala, F. J., & Bañuls, A.-L. (2009). Extreme inbreeding in Leishmania braziliensis. Proceedings of the National Academy of Sciences, 106(25), 10224-10229.

Saroglou, V., Delpierre, V., & Dernelle, R. (2004). Values and religiosity: a meta-analysis of studies using Schwartz’s model. Personality and Individual Differences, 37(4), 721-734.

Searcy, D. G. (2003). Metabolic integration during the evolutionary origin of mitochondria. Cell Research, 13:229–38.

Sosis, R., & Bressler, E. R. (2003). Cooperation and commune longevity: A test of the costly signaling theory of religion. Cross-Cultural Research, 37:211–39.

Van de Vliert, E. (2009). Climate, affluenc, and culture. Cambridge University Press.

Vandello, J. A., & Hettinger, V. E. (2012). Parasite-stress, cultures of honor, and the emergence of gender bias in purity norms. Behavioral and Brain Sciences, 35(02), 95-96.

Первоначално опубликовано в журнале Наша Психология.
Картинка в начале статьи также из журнала.

Знаете, есть такой известный факт, опубликованный в свое время во многих журналах (Bhattacharya, 2005): паразит, находящийся в теле кузнечика, заставляет его прыгать в поисках воды, и, в конце концов, принуждает его покончить жизнь самоубийством, бросившись в водоем. Паразит покидает тело тонущего насекомого, отправляясь по свои делам. Заинтересовавшись этим, я провел небольшой поиск по этому паразиту и его манипуляции поведением кузнечика. Многое непонятно и неизвестно, но картина складывается куда круче, чем в фильме “Чужой” Ридли Скотта.

Паразитический червь волосатик Nematomorph (Spinochordodes tellinii, и близкий ему Paragordius tricuspidatus) живет большую часть своей жизни размером с тонкую резинку 30 сантиметров длиной, в реках и водоемах, где он совокупляется с партнерами и откладывает яйца, максимально близко к суше. Когда из яйца выходит личинка, микроскопического размера, ей необходимо выбраться на сушу. Она проникает в личинку очень мелкого насекомого, и когда та превращается в насекомое, перемещается вместе с ней на сушу. Это маленькое насекомое с паразитом должно быть съедено кузнечиком или сверчком, где личинка паразита начинает кормиться и расти. Живот кузнечика — единственное место, где паразит ест и растет. Как только червяк вырастает до размеров взрослой особи, ему необходимо оказаться в воде, для последующего размножения. Паразит манипулирует поведением кузнечика так, что заставляет того в конце концов прыгнуть в воду. Там червь, который к этому времени достигает в длину 3-4 размера кузнечика,  очень быстро покидает тело носителя и начинает искать партнера для размножения. Кузнечик, естественно, остается умирать.

Быстрота покидания тела кузнечика, вероятно, связана с опасностью оказаться в желудке у рыбы. Как раз недавно вышла статья японского исследователя (Sato, 2010), где автор показывает, что у паразитов есть набор инстинктивного поведения: отчаянно вырываться и пытаться выскользнуть из желудка рыбы, однако это тем не менее, опасная неприятность для червяков. Интересно, что по  наблюдениям, семга и форель самого червяка, как правило, не ест, а тушку кузнечика, конечно, пропустить не может. Поэтому паразиту надо отчаянно быстро убираться подальше от барахтающегося в агонии кузнечика.

Самоубийственное поведение кузнечиков – история интересная, и одна группа ученых, например, два года за ними наблюдала (Thomas et al., 2002). Было замечено, что аберрантное поведение кузнечиков (спорадические ненормальные прыжки) наблюдалось как раз перед выходом паразита из тела носителя. Была предложена гипотеза, что каким-то образом паразит способен определить, где вода. Однако все что удалось установить точно, так это то, что такие аберрантные движения с большей вероятностью приводят кузнечика к воде. А рядом с водой его поведение уже целенаправленно меняется – он стремится, идет или прыгает только в воду.

Через несколько лет французские исследователи (Biron et al., 2005a) попытались понять процесс, стоящий за этим поведением и выяснили, что паразит вмешивается в центральную нервную систему, выделяя определенные молекулы, схожие с молекулами, производимыми самим кузнечиком. Такая химическая манипуляция приводит к изменению в активности нейротрансмиттеров ЦНС кузнечика, и, в частности, меняет его геотактическое поведение – движения организма в отношении сил гравитации. Можно предположить безумную гипотезу, что модификация геотактического поведения, приводящая к аберрантным прыжкам кузнечика – это своего рода замеры и вычисления геомагнитного поля земли в поисках отклонений в гравитации, то есть в поисках воды?

В тот же год та же команда (Biron et al., 2005b) решили рассмотреть такую идею: что если хозяин паразита будет сотрудничать с ним, нежели сопротивляться. Они создавали различные условия для кузнечиков, как свободных, так и зараженных паразитом. И вот что удалось выяснить: длительность жизни зараженных кузнечиков становится короче, сотрудничают они с паразитом или сопротивляются, по сравнению с незараженными. Сотрудничающим самкам кузнечиков отчасти позволено сексуально развиваться, а сопротивляющимся – полностью в этом отказано. Вероятно, это в интересах паразита – ведь самка, таким образом, будет стремиться к выживанию, давая время паразиту развиться. У самцов все хуже – сопротивляются они или нет, они все кастрируются паразитом. А это, возможно, объясняется тем, что паразиту выгодно, чтобы кузнечики не метались в поисках секса, а только кушали, ведь большая часть еды достается ему. И самого полового акта у зараженных кузнечиков происходить практически не может. Таким образом, снизить ущерб, наносимый паразитом, кузнечики, покорно следуя его манипуляциям или сопротивляясь, не могут. Ну, следует заметить, что сопротивляться они могли только в условиях, созданных для них учеными. Едва ли кузнечики могут сознательно сопротивляться в обычных условиях.

Бедные кузнечики и манипулятивный паразит нужны нам для выстраивания темы, к которой мы плавно перейдем завтра.

Видео вверху — взято из статьи Biron et al., 2005а.

Bhattacharya, S. (2005). Parasites brainwash grasshoppers into death dive. New Scientists, 25 August 2005. Retrieved from http://www.newscientist.com/article/dn7927.

Biron, D. G., Marché, L., Ponton, F., Loxdale, H. D., Galéotti, N., Renault, L., Joly, C., & Thomas, F. (2005a). Behavioural manipulation in a grasshopper harbouring hairworm: a proteomics approach. Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences, 272(1577), 2117-2126.

Biron, D. G., Ponton, F., Joly, C., Menigoz, A., Hanelt, B., & Thomas, F. (2005b). Water-seeking behavior in insects harboring hairworms: should the host collaborate? Behavioral Ecology, 16(3), 656-660.

Sato, T. (2010). Adult hairworms face the risk of ingestion by stream salmonids via predation on their cricket hosts. Limnology, 1-6.

Thomas, F., Schmidt-Rhaesa, A., Martin, G., Manu, C., Durand, P., & Renaud, F.  (2002). Do hairworms (Nematomorpha) manipulate the water seeking behaviour of their terrestrial hosts? Journal of Evolutionary Biology, 16(3): 356–361.